- Ну и что мы с ним делать будем? - Мося сидит на корточках, дышит на костяшки пальцев, вечно окарябаные.
Ковыль стоит с рогатиной наперевес, а у его ног сидит, чуть привстав на задних лапах, пёс Карман - морда у него угольно черная и слюнявая. Славный пёс, добрый, но большой и страшный. И если не знать, что добрый, можно и напугаться.
Ноткин крутит в руке птичье перо на веревочке – любимую игрушку Артиста - то намотает на пальцы, то размотает и снова наматывает. Из-под потолка, с высокой балки, внимательно следят за пером два больших зеленых глаза.
А на полу, в кругу детей-двоедушников, сидит человек - не местный, из табора станционного. Сидит и улыбается глупо, но видно, что боится. Рогатина с острыми концами перед самым его лицом покачивается.
- Кармана загубить хотели, у-у-у, гады, - до слез злится Ковыль.
- Говорил же, смотреть за своими Вторыми надо, следить, чтоб не шлялись абы где. На путях особенно, - произносит с досадой Ноткин.
Ага, а как уследишь? На цепь не посадишь – нельзя на цепь. Сам посиди-ка на цепи, как тебе такое понравится? А все равно без присмотру никак, хоть попятам за ними ходи. С эдаким соседством.
Соседушки...
Район складской - город внутри города. Своими заботами да своими законами живет. И всяк знает, кто хозяин тут, куда можно ходить, а куда лучше не соваться. Тут устои особые. Рельсы лежат, солнцем нагретые, степь звенит, составы приходят, составы уходят. Люди Ноткина бедокурят мал-помалу, люди Грифа их гоняют – мал-помалу. Воюем так - да и то игра скорей, чем взаправду; правил никто не объяснял, все всё сами понимают. Но в целом – тишь да гладь и равновесие, как на аптечных весах. Степняки приходят – но то свои степняки, обыклые. Чужаков здесь отродясь не было.
А теперь через товарную станцию спокойно не пройдешь – обжились на рельсах эти, не пойми кто. Одно беспокойство от них. Песни поют нездешние. Разговоры ведут непонятные. Смотрят недобро. Молоко от них до сроку сворачивается, да крысы поедом едят. Костры жгут...

Костры, костерки, кострища… Ноткин беспокойно трет переносицу. Во сне что ль снилось такое, что костры сигнальные вкруг города зажгли? Странный сон, уж и не вспомнишь. А проснулся - пепел на зубах скрипит. Морок какой-то.

- Делать-то что будем? Убьем? Или отпустим? - опять спрашивает Мося.
Ковыль тыкает рогатиной под подбородок чужака, чтоб не расслаблялся.
Ноткин убирает перо в карман:
- К Грифу отведем, вот что.

***

От замка двоедушников до грифова логова рукой подать, да нечасто они к нему заглядывают. Теперь еще и крюка давать надо, чтоб с этими не пересекаться.
Ноткин деловито поправляет на шее кожаный ошейник, будто галстук перед встречей деловой. Щурится, обводя взглядом ангар - всюду ящики с добром да рожи воровские. Табаком пахнет и горячим железом, вещами с чужого плеча и еще порохом немного. Ноткин находит глазами Грифа, его издали видать - сидит царски, голова на свету медью отливает. К нему прямиком он и направляется с независимым видом, будто свой тут, будто каждый день среди бандитов и головорезов ошивается. Хотя внутри, конечно, ощетинился. Гриф-то мужик нормальный, это двоедушники давно поняли. Мог бы сто раз уж прогнать со складов вздорных малолеток - да не прогнал. Может, понял все правильно, что просто так они не уйдут, подобру-поздорову, да грех на душу не стал брать. А может, и не беспокоили они его особо, вот и терпел великодушно - кто знает. Но одно дело Гриф, другое - подручные его, сброд непредсказуемый, и с ними уж клюв лучше зря не разевать.
- Что, Гриф, и тебе пришлые эти покою не дают? - говорит Ноткин вместо здравствуйте.
Бросает взгляд по сторонам - направо глянул, налево, снова на Грифа. Смотрит снизу вверх, но гордо, как на равного. И пытливо - ну, что, мол, поговорить хотел? Перемирие, значит? Без обману? Ну вот он я. На чем сойдемся, на чем сговоримся?
Кивает себе за спину - не с пустыми руками пришел. Там в дверях Ковыль чужака стережет. У чужака руки кожаным ремнем за спиной связаны и на глазах повязка. Головой водит, прислушивается.
- Поймали, вон, одного молодчика. Приманку вдоль путей раскладывал - мясо стеклом битым набитое, хотел наших Вторых угостить. Шутки ради, - говорит Ноткин хмуро и вскидывает взгляд на Грифа. – Мы от него толку никакого не добились. Щерится только да околесицу несет. Не знаем теперь, то ли убить, то ли отпустить. Ты, может, лучше рассудишь, что с ним делать.

Отредактировано Ноткин (25 апреля 16:19:50)

На лице Ноткина тенью мелькает сомнение - не сказать, чтоб уж сильно они задумывались обо всяких конспирациях. Глаза на миг становятся виноватые, но тут же снова высокомерно щурятся:
- В обход волокли, не напрямик же, - говорит он, подняв подбородок, - Не видали нас.
Голос уверенный, хотя положа руку на сердце он не поручился бы. Что сами они чужаков по пути не видели – то правда, а вот что за ними украдкой никто не следил... Добавляет уже по-честному:
- Но припрутся или нет, к тебе или ко мне – этого не могу сказать, извини уж. Хватятся его наверняка… А что делать-то было? Сам нарвался, не приглашал никто…
Он смотрит, как люди Грифа под белы ручки уводят мерзавца прочь. Когда он в бок штырем получает, у Ноткина край губ дёргается: не понять, то ли усмехается злорадно, то ли от досады морщится. И опять на лице сомнение. Вроде бы и от проблемы избавился, да осталось что-то на сердце лежать грузом.
- А вы его это-самое? Того?.. - спрашивает он и признается чистосердечно в ответ на грифово любопытство, - Я вот не знаю, Гриф. Раньше не доводилось как-то убивать - но очень он нас разозлил! Может, и убили б.
Мерзавца не жалко, конечно, ни грамма. Но всё же - можно ли? Не по закону писаному и не по обычаю местному, а по внутреннему, человеческому разумению. Ноткин свою природу хорошо знает: бывало уж, что сделав что-то сгоряча, сожалел потом. А тут жизнь человечья. Сдал Грифу подлеца, а вопрос - убивать или не убивать - никуда не делся, только теперь не ему, Ноткину, решать. И, выходит, что он не только от проблемы избавился, а еще и от ответственности убежал.
Ладно, теперь это дело грифово.
По хозяйскому приглашению на лавку сев, глядит на утварь, на снедь да на карты игральные.
- Хорошо живешь.
И слушает, что скажет Гриф, наклонив набок голову. Свистульки деревянные на веревочке вокруг шеи висят, покачиваются. Что до Сабурова и прочей политики, то мимо ушей пропускает, не понимает ни шиша он в этом. А остальное услышав, настораживается. Прав Гриф – это они до поры до времени по мелочи куролесят, а как во вкус войдут да без запасов останутся – понаглей станут. И здешним, складским, достанется в первую очередь.
Ноткин отщипывает кусочек каравая, что Гриф ему протянул, жует вежливо, а остаток в карман куртки прячет, сказав негромко «со своими поделюсь, у нас так принято». А сам думает: что за война такая, что пригнала сюда эту шваль? Кто с кем воюет, кто в счете ведет? Раньше где-то далеко эта война гремела, а теперь как будто ближе подобралась. Раньше отсюда людей гнала на фронт, под пули, теперь из-под пуль обратно гонит. Отца забрала, сожрала с потрохами, не подавилась. А назад эту погань из себя выплюнула. Неравный размен, нечестный.
- Я своим настрого запретил туда соваться и дела с ними иметь - ни разговаривать, ни обмен вести. Чужаки законов местных не знают, обычаев не понимают. Вчерась невесту гоняли по кочкам болотным - увидали бабу, наготой своей одетую, да подумали бог весть что, учинить хотели всякие гнусности. Убежала вроде... Сволочи! Мы-то посматриваем. Ребята мои шныряют по периметру, караулят – да проку! Что враг общий – это ты верно говоришь. И что не время нам друг дружке жизнь портить, что сообща лучше с ними разобраться - тоже правильно. Только вот в арсенале у моих двоедушников одни палки да колья. Мы и этого-то поймали только потому, что он один был, а наших несколько…
Ноткин пристально смотрит на Грифа. Хитрые у него глазюки, у предводителя складских лиходеев, взгляд острый, поцарапаться можно. Но говорит с пацаном, как со взрослым, без особого снисхождения. Может, лукавит, может, с умыслом, а может, и искренне. Но прямым текстом и про беды свои, и про козни комендантовы. Выставил всех вон, чтоб лишних ушей не было - аж посветлело в ангаре без бандитских физиономий. Значит, и Ноткин может говорить прямо - будь что будет.
- Оружие нам нужно, Гриф, - говорит он серьезно. - И не ножички какие - ножами не отмахаемся. Посерьезнее что. Револьверы. Тех, кто постарше, вооружить. Денег мы много не соберем, но в обмен - если надо что добыть или дело какое сделать... У меня ребята шустрые, где угодно пролезем, что угодно достанем.

Отредактировано Ноткин (11 мая 02:55:55)

Ноткин и не думал, что они сразу по рукам ударят да сделку скрепят. Готов был, что Гриф вопросы начнет задавать - да не таких вопросов ожидал. Ожидал, что торговаться станет и условия свои диктовать - успевай записывай. А его вон что беспокоит... Что «револьверы — детям не игрушки».
- Спички, говорят, тоже, - откликается Ноткин рассудительно. – Любят взрослые эту премудрость повторять, часто слышал... Только без спичек не разведешь огня, чтоб обогреться в холодную ночь, и еды не приготовишь, когда голоден. Даже свечку не зажжешь, чтоб не плутать впотьмах. Одно дело, когда есть кто-то взрослый, кто за тебя это сделает. А если нет? C револьверами так же. Не для игр нам, Гриф…
В пальцах Григория карты танцуют - то ли гадает так, то ли играет сам с собой да сам себя обыгрывает. Ему, может, оно голову и прочищает, а вот Ноткина это мельтешение гипнотизирует, так что он усилием заставляет себя не смотреть и концентрации в мыслях не растерять. Переводит взгляд на кладовщика, прямо в глаза глядит. Неприятно это, взор у Грифа пронзительный и проницательный чересчур, голову насквозь аж до затылка прощупывает... Ноткин моргает пару раз, будто соринка в глаз попала, да выдерживает, не отворачивается.
Чувствует, что дурить с ним нельзя, хитреца не перехитришь - особенно если сам по натуре бесхитростен.
- Я тебе скажу, а ты выслушай. Я за своих готов ответ нести - за всех и каждого. Я ребят хорошо знаю, кто во что горазд. Потому понимаю, кому можно дать револьвер, а кому не можно. Вот ты боишься, что курок сорвется, а я боюсь, что сунется к нам гад какой – а нам отбиться нечем. «Нож под ребро»… Этого не прощу себе. Мы сами нападать ни на кого не собираемся – только защищаться в случае чего.
Двоедушников всего около сотни - пятьдесят детей да столько же Вторых примерно. Возрастом разные - и малыши совсем есть, и постарше Ноткина, вон Ковылю семнадцать скоро. И нравом, ясное дело, один на другого не похож - и баламуты есть, и тихони; у кого хорошо с рассудительностью, а у кого дурость одна, ну и боязливые есть, а есть и смелые. Да и смелость смелости рознь, конечно. Одного смелость обязывает ум холодным сохранять, вовремя остановиться и отступить, а другого подтолкнет с крыши сигануть да в заварушку очертя голову влезть. Все эти тонкости атаман в своих подопечных видит хорошо.
И если сомневается в ком - то больше всего в самом себе, если честно. Но решает на свой счет: лучше так, лучше пусть сталь тяжелая карман куртки оттягивает. А доставать - только в крайнем случае. Иной раз и достать да показать достаточно, и без выстрелов обойтись можно. Ну а если нет...
Удивительные все же вопросы Гриф задает. А что из его шоблы кто пьян напьется да дырок в окружающих понаделает, он не боится? Наконец кажется Ноткину, что он уловил суть опасений. О своей же шкуре, небось, беспокоится - не об двоедушниках же..? Вполне понятные предосторожности.
Говорит решительно:
- В твоих сгоряча не выпалим - твоих всех уж в лицо знаем по соседству давнему, не обознаемся. И договорились же - мир пока. Я уж эту мысль донесу до ребят, будь уверен... А до прочих тебе какое дело? Оружием промышляешь, а что кровь лишняя прольется - опасаешься? Не опасайся. Если произойдёт что - на тебя пальцем не покажем, это могу крепко обещать.
Осторожно, краем губ улыбается. Если б Гриф хотел отказать, то отказал бы сразу, разговоров философских не разводил бы тут. А раз разводит, то наверно раздумывает и возможность такую рассматривает.
- А если не дашь - мы ж все равно раздобудем или сами сделаем. Так лучше мы у тебя хорошее оружие возьмем, чем пистолетик, кустарем сделанный, осечку даст или в руках у пацана какого-нибудь разорвется, а? - опрометчиво, но Ноткин рискует, - Говорю же, не за так прошу. Ты человек деловой, это все знают… Мы и через лагерь их шмыгнуть можем аккуратненько да поглядеть, что там как, или поживиться чем. Либо... комендант твой, Сабуров-то. Ежели надо что выведать на его касательство или выкрасть - а может наоборот, подбросить или шепнуть чего кому - это тоже запросто. Но это уж ты сам придумаешь, тебе лучше знать. А если сейчас с нас взять нечего, то позже долг спросишь, когда время придет - отдадим.
Выдыхает - всё сказал. Теперь уж за Грифом слово.

Отредактировано Ноткин (12 мая 17:30:37)

Ноткин послушно следует за кладовщиком через его владенья, осматриваясь украдкой, но вид стараясь сохранять уверенный, хотя чем дальше, тем меньше в нем этой уверенности. Гриф и согласился будто бы – уговорил, мол - и даже спорить дальше не стал, да неужто всё так просто? Э, нет, что-то здесь не так. Не верит Ноткин, что Грифу больше и сказать нечего. Что за дельце ему порешать приспичило? От дурных предчувствий сердце заходится.
У одного из складов останавливаются – неожиданно, Ноткин чуть в Грифа не врезается на ходу. Глядит недовольно, но предложенный платок на лицо повязывает, раз посоветовали. И внутри ангара ясно становится, что Гриф не шутил – от запаха внутренности сразу перекручивает узлом. Так пахнуть могут только потроха человечьи не первой свежести. Место неприятное. Это тебе не за столом сидеть, кубками-графинами уставленным, не картишками перекидываться. Гриф его принял, как гостя дорогого, Ноткин было даже расслабился, а зря. Теперь иной расклад, и что-то подсказывает, что больше с пацаном церемониться не будут.
Тёмное место, грязное. Страшное. Здесь, видать, Григорий Филин и его компашка все дела свои и проворачивают. Ноткин больше головой не вертит, перед собой глядит сосредоточенно, подобравшись. Спускается в подвал следом за Грифом, отстает немного, ступая медленно, чтоб со ступенек коварных кубарем не полететь. Мало что нога болит, еще и от запаха голова кружится. И кто ж такое вырыл-то, если тут и рыть-то нельзя? Вроде и не глубокий подпол, а будто в брюхо чудовища какого-то спустились, людями обожравшегося.
Если наверху дым табачный от грифовой папиросы хоть немного перебивал этот смрад, то внизу совсем тошно становится. Еще тошней, когда Ноткин чужака, им приведенного, видит. Связанного и переломанного. Разглядывает его, пока Гриф своим подручным указания раздает, его самого да инструментарий на столе разложенный.
- Ишь, - говорит одеревенелым голосом, - Вона как у тебя дела делаются...
Хорошо парня люди Грифа ухайдокали, у двоедушников бы так не вышло. Изменился как сразу! И цветом лица, и выражением. У них-то в замке сидел, розовощекий, ухмылялся, думал, игра такая, играются дети, а тут смотри... хотя чего смотри, ужо и смотреть почти не на что. Доигралися. Лицо с землей одного цвета. И не жаль его ни черта вроде бы – как ни пытается, не может Ноткин жалости у себя в душе наскрести. Такого пса, как Карман, и десяток этих чужаков не стоит, и сотня даже. Да всё равно худо от такого зрелища, не по-человецки всё это, неправильно.
Он пистолет машинально берет из рук Григория, не глянув даже, потом только соображает, чего от него требуется. Холодеет внутри, хотя к тому моменту мог бы и догадаться уж.
- Пестик в самый раз, - глухо отвечает, чтобы убедиться, что его голос еще при нём.
Оглядывается на Грифа, как тот удобно на стуле верхом устроился и смотрит на пацана, как на букашку, на спинке лапками вверх барахтающуюся. Отворачивается, не хочет в его лицо глядеть. Вроде само по себе не изменилось оно никак, но помещенное в другой интырьер совсем иначе выглядит. Вот те папа Григорий.
Выбор, конечно, Ноткину хороший предоставили. Либо убей, либо оставь помирать. Что парень не жилец – невооруженным глазом видно. Бедняга уж и не понимает, небось, что происходит, не видит ничего перед собой глазками запекшимися. Ноткин сглатывает вязкую слюну – в горле пересохло. Поднимает пистолет, не целясь всерьез даже, а будто бы примериваясь, приноравливаясь. Довольно долго так стоит, раздумывая, да Гриф вроде бы не торопит. Одно дело защищаться, другое дело – вот так, добивать недобитого. Ясно, что главарь складской его испытывает, только чего ожидает – этого Ноткин угадать не может.
С трудом губы разлепив, говорит:
- Энто ж легко совсем - на крючок нажать, - язык во рту еле проворачивается, тряпка на лице голос глушит, - Никакого особого усилия не надобно, если из револьвера в беззащитного-то. Простое телодвижение, несоразмерно даже... Только ты ж чего от меня ждёшь? Чтоб я сделал то, с чем ты сам или приятели твои в сто раз лучше справитесь? Посмотреть хочешь, смогу ль я человека убить? Ну так я ж его уже убил, когда к тебе привел... Глупо поступил, понимаю теперь-то - за науку спасибо, Гриф.
Рука тяжелеет, револьвер к земле тянется - увесистый все ж, долго так с вытянутой рукой не простоишь. Палец на спусковом крючке пляшет, дуло вниз ползет, да Ноткин упрямо подымает его снова на уровень лица пленницкого, промеж глаз чтоб смотрело.
- Моим не говори, ладно? Я сам потом...
«Лишь бы Исидор не узнал... Хотя какая разница? Я после такого и сам к Исидору пойти не смогу больше никогда».
Почему-то эта мысль сильней прочих оказывается. Ноткин уж зубы стискивает, готовый спустить курок, и в последний момент невольно глаза зажмуривает, только рука не слушается - немеет и вдоль тела плетью повисает.
- Ну тебя... - говорит слабо и бросает револьвер на стол, а сам садится прямо на пол сырой, колени к подбородку подтянув и обхватив руками голову.

Отредактировано Ноткин (24 мая 15:54:41)

Первая, слишком торопливая затяжка кайлом втыкается в горло, застревает, заставляя сдавленно кашлянуть. Второй раз вдыхает осторожнее - крепкий табак у Грифа, поядреней того, что старшие двоедушники покуривают втихаря позади ангара. Горький дым приводит в себя, как пощечина, вмиг от тошноты избавляет, от подвального смрада грудь прочистив. Как наверх из подземелья поднимались, Ноткин не помнит, до того ему лихо было, а тут хоть очувствовался, взгляд прояснился.
Шутник Григорий, разыграл его - пистолет не заряжен был. Ноткину разозлиться бы, да злость нейдет - сам, если честно, не разумеет, чего чувствует по этому поводу. Вроде бы и стыд за то, что слабину дал, а вроде и облегчение - отчего-то легче на сердце стало, а отчего так - пойди пойми. На слова Грифа кивает рассеянно, потом только доходит до него, что кладовщик дал добро. Отматывает в голове назад, всё ль верно запомнил - четвертый склад, замок хлипкий, и ящики мелом помечены, и чтоб за час до полуночи. И дальше мысли уже привычно движутся, своим путем, намечая, как всё лучше провернуть, как к складу неслышно подобраться да кого на дело взять. Струп, конечно пойдет, да Ковыль. Эх, холера, Маков Цвет после караула отсыпается, не добудишься, вместо него, значит, Шандаган можно позвать, Шандаган-басаган одна за четверых мальчишек сойдет и силой, и прыткостью... Ну, и так далее. Но это уж непроизвольный ход мыслей, периферический, без особого ноткиного участия происходит.
А вообще-то он озадачен грифовым решеньем. Он-то полагал, что после такого действа тот скажет с усмешкой едкой - «тю-ю, куда тебе пистолеты, малец, кишка тонка, не дорос еще», но Гриф какие-то себе другие мысли в голове думает, одному ему известные. Ноткин не скрывает удивления, сумрачно головой качает, вполголоса проговорив:
- Не понимаю я твоих принципов, Гриф... но это, наверно, и необязательно. Про склад усёк, наведаемся вечером и всё тихо сделаем, иголки не подпустишь.
Своим Ноткин сообщит, что не согласился Григорий оружие дать - все равно мало кто из Двоедушников верил, что согласится. Можно сказать, кроме Ноткина вообще никто не верил, так что и не удивятся такому повороту. А раз не согласился кладовщик, значит сами вломимся да возьмем что плохо лежит, не впервой. В общем, правдоподобная версия. Только вот Ковылю придется ножичек перочинный отдать - с ним об заклад бились, против ставил. Ну да ладно, ради такого дела не жалко.
Револьвер в руку сунутый быстро в бездонный карман своей куртки прячет. Не заряжен, конечно, а всё равно непонятное ощущение - что оружие теперь всегда при нём. Не вынимая руки, в кармане его поглаживает, обвыкаясь - рассмотреть ведь даже не успел - тяжелая рукоять, желоба на барабане, сталь холодком пальцы обжигает. Но Гриф прав, это только кажется, что делов-то - нажал крючок, пиф-паф и готово. Ноткин и сам думает, что прежде чем орлам своим выдаст в пользование, научиться им всем надо бы, чтобы твердо держать и попасть уметь, да собрать-разобрать, перезарядить... Про отдачу зарубил на носу -  да и вообще про себя он отметил уже, что держать револьвер, по хорошему, двумя руками надо, а не как он давеча, не выпендриваться. За одним вопросом другие тянутся, но прямо сейчас подробно расспрашивать сил нет.
- Научимся, - бросает Ноткин и добавляет неуверенно, - ...как-нибудь. А коли совет дашь, благодарен буду.
Поднимает глаза на Грифа - в первый раз как из подвала вышли. То всё больше по земле да по сторонам взглядом шарил. Смотрит исподлобья на него - просто смотрит, уже без напускного гонору, уже это не надобно. Это странно - хотя и лестно даже - что у них со складским главарем теперь есть секрет один на двоих. Передает ему самокрутку - пары затяжек ему достаточно, а то глядишь, голова закружится. Спохватившись, возвращает платок. От рук теперь пахнет терпкой горечью. И о чём-то напоминает ему этот запах, о чём-то далёком, забытом почти. От отцовских рук так же пахло.
- Спасибо тебе, Гриф. Если понадоблюсь - знаешь, где меня найти.

Отредактировано Ноткин (20 июня 22:24:27)