небо над Городом усыпано звездами. с земли их не видно так хорошо, с земли они кажутся недосягаемыми из-за полупрозрачной дымки, укутавшей улицы – степь несет сюда свою душу, частички земли, песка, болотную влагу и цвет твири. не продохнуть. но здесь, почти на самой вершине многогранной Башни, можно дотянуться до звезд рукой.

Хан сидит на самом краю, свесив ноги в бездонную пропасть над водами Горхона. ветер все еще летний, теплый, не успела земля остыть, не успела схватиться объятиями ранней осени, не успела промерзнуть с первыми холодами. поэтому сейчас так красиво. наверху и дышится легче. здесь хочется жить. построить невесомый воздушный замок, окруженный острыми пиками, и вечность провести в его огромных залах, плывущих чинно над маленьким Городом.
и мысли тоже становятся легче. улетают воздушными змеями в бесконечное небо, упущенные неловкой детской рукой. иногда это важно – побыть никем; побыть нигде. наедине со степными узорами, соединяющими звезды в чудные созвездия – таких в книгах не отыщешь. и все здесь на своих местах. и даже Башня светится теплым светом, напитавшись солнцем. почти вся.
Хан ведет по тонкой красной жиле, что словно сосуд вьется узором, и она пульсирует под пальцами, отзываясь тревогой. такое и раньше бывало, но почему? что это? предостережение? алая угроза, зреющая где-то за горизонтом.
где же найти тебя?

Каспар уже долго не выходит наружу. топчет каблуками сапог жаркие пески, наблюдая, как несколько детей постарше строят замки у воды – почему-то черной. они зовут к себе, но Каин только качает в ответ головой, стоя поодаль, и перешагивает за чужую грань в общий мир, делает пометку на своей карте пером. он хватается за трос и садится на нос корабля, в воздухе мыском очерчивая завиток волны. "впереди скалы!" – слышится голос с палубы. наверное, они должны разбиться и уйти на корм зубастым акулам. капитан, берегись. но – вот чудо, попутный ветер. корабль уваливается к левому галсу и ложится на курс бакштаг, скалы обходят их стороной, и приключение можно продолжать.
Хан спрыгивает на песчаную отмель, салютует одноглазому капитану и корабль уплывает как ни в чем не бывало, и снова в центр бури.

Рассеченные острова. кто их создал? Каин уже не упомнит, но он любит здесь бродить. шторм всегда бушует где-то далеко, вспыхивая грозой на горизонте. сюда добираются только обломки, кроткие волны и треплющий морской ветер, на самом деле напоминающий степной. и им предлагают отказаться от этого. выбросить из своих детских фантазий миры, которые реальность никогда не подарит. взрослые, никогда не видевшие этого изнутри, не поймут. Каспару их не жаль. они сами выбирают, какой яд им пить. поэтому право зайти сюда надо заслужить.

Хан бредет к полуразрушенной постройке – маленькой сторожевой башне, и делает пометку в уме, толкая тяжелую дверь.
он всегда любил это место.
место, усеянное звездами, такими яркими, такими настоящими. с морем темным и ласковым. грань Спички. давно уже здесь никого не было, а Каспар следил, чтобы ее никто не трогал. раньше они играли здесь – иногда только вдвоем, иногда с теми, кого Спичка звал сам. сражались со злобными дикарями, захватившими в плен Вьюнка. Хан тогда впервые за долгое время искренне смеялся, глядя, как песеголовец, сорвав с себя маску, отхлестал собачьей головой несчастного аборигена.
давно это было.
но Каин все равно следит за всем, проверяет – он бережет такие места, бережет для друзей, которые когда-нибудь вернутся. с которыми можно долгие часы лежать на берегу и смотреть на россыпи звезд, пальцы зарывая в теплый песок. в таких местах можно и не взрослеть вовсе.

на карте уже много пометок – галочек, подписей, крестиков. все, где он побывал, где все нормально или что-то тревожит. какие-то грани исчезли, какие-то медленно рушатся, другие меняются под натиском чужих фантазий. поэтому Хан не хочется здесь задерживаться; достает карту из внутреннего кармана плаща и хочет поставить метку. перо едва не выскальзывает из дрогнувших пальцев, когда слух вдруг улавливает чей-то голос.
мягкий. ласковый.
зовущий.
что это?
словно старая забытая песня, словно зов матери откуда-то из сонных грез; вперед по коридорам, бегом прильнуть к теплым ладоням, смотреть в бездну чужих глаз своими, светлыми и холодными, словно лед. слушать чудные сказки о том, что когда-то произойдет. легенды о грядущих днях. и идти, идти, идти следом...

Каспар трясет головой, оглядывается. берег, волны все также мягко накатывают, оседая на песке белой пеной, на небе в звездах проплывают гигантские фигуры, всплеск хвостом по вышине отражается в ряби на воде.
Спичка!
Хану нужно некоторое время, чтобы понять, что это не просто иллюзия, не фокус Башни, не тень, не отпечаток, не игра воображения. Спичка его не замечает. он, зачарованный, бредет куда-то к кромке леса, к деревьям, туда, где слышится голос, теперь кажущийся чужим, где-то в подкорке вызывающий немую тревогу.

– Спичка?

зовет его Каин, но тот словно не слышит. что-то не так. он чувствует это – в груди расплывается алый бутон той самой опасности, которая так ярко пульсировала в сосудах Розы.

– Спичка! – Хан успевает догнать его, хватает за локоть и тянет к себе, подальше от голоса, от деревьев. – эй, ты чего? я тебя...

взгляд ловит что-то за чужим плечом. что-то... ужасное. ком встает в горле от ощущения, что небо начинает давить сверху, рябить, а шум моря усиливается, сливаясь со звуком ухающего в ушах сердца. словно из Башни что-то вырывается, прямо здесь, сейчас, вместе с запахом гари и лекарств. чья-то замотанная в грязные лохмотья рука обвивает ствол дерева. и голос – он все еще зовет, но уже не так ласково. теперь он больше похож на хрип, на стон, мольбу.

– это, – нет еще слова, чтобы описать, – твое?

что же ты сюда принес?

Каспар бы усмехнулся – давно не виделись, Спичка! – но сейчас не до старых воспоминаний и дружеских объятий, рядом с голосом из леса нет места бравому "какой курс, капитан? – за горизонт!". в мягком ударе чувствуется испуганная попытка успокоиться, ладонь все еще обжигает чужим фантомным теплом – значит, тоже? как легко потерять грань реальности с иллюзией внутри Башни. но, вдох-выдох, здесь все действительно не по-настоящему. уловка. шутка. но, стоит научиться различать, как это перестает быть проблемой.

по крайней мере, так кажется.

– проверяю, все ли в порядке внутри граней, – эхом на вопрос отзывается Каспар, ровняясь со Спичкой и уже вместе с ним глядя на ломанный силуэт, скрывающийся в какой-то извращенной и дикой игре за деревьями, у самой кромки леса.
проверяет. проверил. нашел. прямо здесь – но почему? – сейчас, когда сюда пришел Спичка, а ведь не заходил давно. случайно? чьих это рук дело? Хан такого никогда не видел, никогда о таком даже не читал. и ведь следил, внимательно следил за тем, чтобы никто и близко сюда не подходил. выходит, зря? получается, напрасно?
но что-то внутри липким шепотом подсказывает, что оно само появилось. шершавый язык смятения вылизывает здравый смысл до крови, разрушает, срывает тонкую кожу и забирается под нее острыми клыками, острыми пальцами, что тянут, тянут, тянут, давай, зайди туда, отыщи ответ. иди ко мне.

Каин кивает на возмущение Спички в подобие извинения – верно говорит. он бы точно не стал. зачем? самому испугаться? самого себя в ловушку загнать? Хан знает такого. знает, но отвергает эту мысль сразу же. сейчас не то, сейчас другое. мысли гнилой патокой завываний сочатся душным дурманом, окутывая все больше. догадки-догадки-догадки.

гниет – Хан ловит взгляд Спички, пробует его слова. гниет. пальцы скребут по коре, слишком слабые, чтобы сорвать, но достаточно сильные, чтобы оставлять после себя борозды. бинты потертые, старые, все отчего-то посеревшие, выпачканные, их уже давно никто не менял. брошенная, она забрела сюда.
но ей здесь не место.

– из Башни она не уйдет, – от собственных слов по затылку бегут мурашки, заползает за воротник рубашки холодный влажный страх, сменяющийся хмурой сосредоточенностью, – но если попадет в другие грани... придется от нее избавиться.

это наверняка не то, чего хотел Спичка. избавиться. Каспар почти слышит его голос, клокочущий внутри сомневающимся и милосердным: "может, просто выгоним ее?", но ответ может быть только один. она – угроза; что она могла сделать, попади Спичка в ее руки? этот гипнотический голос... это не то, что нужно Башне. этого здесь быть не должно. Хану придется уничтожить всякое зло, что пытается проникнуть сюда извне. но откуда?

– давно пришел? – спрашивает Каспар, делая еще один шаг вперед; подошва мягко мнет песок, в груди гаснет неозвученное утешение: "не бойся". может быть, бояться все же стоит – немного. но теперь здесь Хан, и если потребуется, он сделает все, чтобы защитить других детей в своем княжестве, даже если для этого ему придется уничтожить это место. даже если Спичка будет против – это для его же блага. для него будут существовать тысячи других зеркал, подаренных только ему, Каин об этом позаботится.
конечно, только если они не найдут другого способа.

силуэт отступает назад, не давая к себе приблизиться и рассмотреть. Каспар знает – она заманивает их в ловушку; он жестом на несколько секунд останавливает Спичку, чтобы зайти чуть дальше вперед, и бросает через плечо серьезное, сосредоточенное: "держись за мной".
и спорить с ним бесполезно.

чем дальше в лес они заходят, тем меньше слышно шума моря, исчезает из-под ног белый чистый песок, сменяясь рыхлой землей. ботинки начинают проваливаться в хлюпающую болотину. Хан опирается ладонью о теплый шершавый ствол мертвого дерева, смотрит по сторонам – где они?

– скажи, ты помнишь это место? – сомнение закрадывается в голос, тяжелый, удушливый воздух врезается в легкие, словно сейчас... цветет твирь. невозможно. только не здесь. если они не меняют грань, то это может делать только она, та, что прячется сейчас за ободранными ветками, цепляясь за острые сучки бинтами и вырываясь из их хватки с остервенелым заигрыванием, хриплым воем, захлебывающимся где-то на уровне горла. но как? она ведь не может быть ребенком. она не может быть настоящей.

внутреннее зло. так ли оно выглядит на самом деле? может ли оно быть таким? и почему, почему именно здесь – на это у Каспара нет ответа, только задумчиво поджатые сухие губы, едва заметно ободранные у уголка.

ему стоит только раз отвлечься, переступая через развалистую корягу, как их злое видение исчезает. пугливый всплеск, талое рокотание за спиной – Хан оборачивается.

– берегись!

костлявые пальцы тянутся когтями к чужим глазам. шаг вперед. резкий вдох.

в легких расползается едкий запах паленого мяса.

Отредактировано Хан (12 мая 20:23:18)

пока Каспар подталкивает Спичку вперед, бросая ему короткое и строгое "веди", пока идет следом, то оглядываясь, чтобы удостовериться, что болезненный призрак их преследует, то прибавляя шагу, чтобы нагнать ловко прыгающего по едва покрытым болотной водой мшистым кочкам Спичку, в голове крутится волчком череда мыслей, таких опасных, назойливых, смолистых. липких, как все вокруг. багряных, как жилы на иссушенных деревьях. это не она. не она. это грань – грань сама себя меняет.

Хан пальцами за ствол дерева хватается – труха осыпается, кора отходит, в руках буквально распадаясь, разрушаясь, раскалываясь на много маленьких кусочков. в болоте крошки тонут, ботинки уже изрядно намокли, столько по воде ходить – скользко, на подушке мягкой нога так и норовит вниз уйти, подвернуться. Каспар уже давно по болотам не ходил – по настоящим, степным, за Городом, давно, уж года два, наверное... года два не был. и черт бы с ними, только все равно здесь нагнали, в его Башне. так бы и выжег все. уничтожил. раздробил на маленькие осколки, в крошку стеклянную.

запах все ярче.

может, так и надо? Хан оборачивается, глядит, как руки забинтованные со скрежетом по стволам перебирают, как чернота туманом следует за скрюченной фигурой, болезнью и сыростью поражая прежде цветущий зеленый лес. если у них не выйдет убить – ...убить? – ее, то придется по-своему поступить. Каспар знает, как. умеет. легче, чем зеркальце из рук выронить.
нельзя, чтобы это в другие грани попало. нельзя, чтобы еще хоть один на лестнице в Башне оказался лежать куклой тряпичной, наивно заигравшись, испугавшись, запаниковав. Башня – детства оплот, а не смерти.
смерти здесь делать нечего, в его доме.

Спичка его останавливает, прячется за деревьями на полусогнутых, держит Хана за рукав рубашки, высматривает что-то. смотри-ка, там, на поляне небольшой, костер высокий, яркий, горячий, жар даже сюда доходит. дикари вокруг, говорят что-то взволнованно, ногами топают, хлюпают, земля волной так и скачет под ними. раньше их боялись, потому что дикие, словят, так выбирайся потом, благо, что копьями не протыкают, так, тыкают палками по худым бокам, привязывают к деревьям головой вниз, лепечут что-то смешное, но грозно. спасай потом попавшихся.

сейчас наоборот.

– обойдем их, иначе за нами погонятся, – шепчет Хан и по кромке леса тихо совсем вкруг идет, да быстро, чтобы успеть на той стороне оказаться раньше, чем тень их настигнет. она прямиком к дикарям и выйдет, а они-то ее уж словят, они сильные, ловкие, суеверные. уклад напоминают этим, может, есть у них что-то общее. в конце концов, здесь все Город отражает – другого дети и не видят, только в книжках или по рассказам, если есть, кому рассказывать.
заглянуть бы однажды за грани. оттуда, откуда эта зараза пришла. и закрыть навсегда эту дверь, чтобы больше не лезла. а ключ выкинуть. нет, лучше – спрятать, при себе, чтобы никто не нашел и открыть не посмел. Каин об этом позаботился бы.

долго ждать не приходится. им двоим легче здесь шустро пройти, скрываясь за колючими кустами, а ей, перемотанной, остается только вынырнуть из-за деревьев на поляну – прямо в руки дикарей.

– смотри, – Каспар ладонь на плечо Спички опускает, внимательно глядя туда, где огонь все больше разгорается, коптит чем-то густым, черным, дымом горьким, едким.
вот-вот, поймают.
племя взволнованно хватается за оружие самодельное, маски резные на лицо надвигают, предостерегающе кричат. а ей – все равно. шепчет что-то ласковое, срываясь на выстраданный хрип, руки замотанные разводит, словно обнять хочет, зовет к себе, зовет.

вот они ее и хватают.

Хан уже хочет сказать, что все получилось – так просто? но слова слететь не успевают, Каспар губы раскрывает только, да так и смотрит во все глаза на то, что происходит, но быть чего не может, просто невозможно: по рукам смуглым вены черные набухают, лопаются внутри, под кожей, расползаются быстро стаей жуков, впиваясь в плоть, глубже проникают, до самого нутра и изнутри словно сгрызают. из-под ногтей сочится гной. падает на землю перемешанная с кровью густая слюна, вычерненная, с сажей.
а ей – больной – хоть бы что. она петь начинает, повторяет что-то неразборчиво, руки свои заламывает, оступается, но не падает – это вокруг нее все падают.

так вот что она делает – мелькает мысль, рассудительная, спокойная. а глаза все равно не верят. внутри все закручивается от дурного запаха, губы поджать приходится, носом о плечо потереться.
был бы он один, он бы уже...

но он не один. Каспар к себе Спичку ближе тянет.
– нельзя, чтобы они до берега добрались, – строго говорит, не шепчет уже, пытаясь крики чужие заглушить. разум не воспринимает их, словно кто-то их немыми сделал, где-то там, словно через вату. – нельзя, слышишь?
Хан заставляет на себя посмотреть.
– сожжем их. – он наклоняет голову вперед, вцепляясь пальцами в чужое плечо. – скорее.

придется.