- Вот, значит, как тебя звать. Уумсун. А брата?
Заяц бросает быстрый взгляд на своего дүү хүбүүн, на своего младшего братца, потом снова на атамана Двоедушников, а потом опускает тяжелые ресницы. Говорит шепотом:
- Аяр.
Круглое лицо расписано по местной традиции - узором на нем черные пятнышки лежат. Широкоплечая, высокая - на голову выше Ноткина, хоть и младше его. В замке Двоедушников и одежды-то девичьей на ее рост и плечи не нашлось, потому ходит теперь в мужской рубашке и в грубых брюках на подтяжках, да на шее все равно - побрякушки степнячьи, цацки разноцветные.
Две косы толщиной с руку.
А на ногах - тупоносые сапоги.
Унэнте, я нарушила обет в ту секунду, когда надела на ноги обувь.
- Расскажи, как всё было, Уумсун.
Глаза под веками вздрагивают:
- Не зови меня этим именем, дахуулша, не надо, вожак. Шандаган зови, или Зайцем, как привык... А было все вот как.

***

Невесты нынче вышли танцевать.
Тяжелые лучи сентябрьского солнца ложатся почти горизонтально на верхушки стеблей. В лучах этих силуэты девичьи двигаются, выгибают спины, переплетаются руками, то к земле льнут, то лица к небу запрокидывают. Как пламя колышутся. И земля, их ногами разогретая, дрожит сладко, нежно шепчет, раскрываясь их мягким шагам навстречу. Пришла пора - степь цветом разрывается. Вдоволь твири будет этой осенью, так, да.
Уумсун глядит на них горько. Сама не танцует - постояла рядом, с ноги на ногу переминаясь и наклоняясь, как показывали, да только ступни все исколола и злыми травами изрезала. Отошла незаметно и поодаль села, поджав голые ноги и обняв себя руками за плечи. У-у-у, нескладная... Учится, учится – никакого проку. Платье на ней без единого разрыва, целехонькое - а все равно зябко ей в нём, куртку накинуть хочется.
Приходит брат ее, Аяр. Пригибаясь в высокой траве, подкрадывается поближе и садится у ней за спиной.
- Аба знать ничего не желает. Всё, говорит, решено. Грозится отослать меня с гуртом к дальним пастбищам, если буду спорить, - шепотом произносит он и добавляет горячо. - Хүрөө! Не могу твоих слез больше видеть, хэтэй! Идем к Тае, а? Идем сейчас же! Уж Тая-то выслушает!
Уумсун губы сжимает. Если брата прочь отошлют, то хоть в Горхон с дамбы бросайся. Один он ее понимает, один он защитить хочет. Руки опускаются... Она косится с опаской на своих сестер-невест. Заметят ли они ее отсутствие? Те в танце с ветром слились, ногами с землей соединились, кажется, что ничего и не видят вокруг - гнут своими телами Линии, вытягивают травы из земли, из самой глубины тела Боддхо.
Аяр дергает её за локоть – пошли скорей, хэтэй, а то поздно будет...

Маленькая Тая на кургане Раги нынче. Священное место - здесь особенно терпко твирью пахнет, и землей живой, и густой бычьей кровью. Алтарь жертвенный солнцем разогрет, и степь вокруг него поет звонко. Брат с сестрой с осторожностью к кургану подходят, мимо кровных проскальзывают. У Аяра-то вид уверенный - в нем вообще смелости больше. А Уумсун испуганно пальцы кусает - кажется ей, что сотни глаз на нее глядят с укором.
- Сайн байна, Мать, пусть будет здоров твой скот... - начинает Аяр, Таю завидев.
Садится у ее ножек, глядит благоговейно - при взгляде на нее у каждого кровного сердце радостью наполняется. Как не благоговеть? Как не носить на руках? Всё в ней - любовь от любви Матери Боддхо. Утешение хатангэ, юная дочь настоятеля Тычика. Мальчишка решает, что вопросы их подождут немного - есть у него еще одно важное дело. Достает из кармана своей кожаной жилетки бычка крутобокого, фигурку маленькую с ладонь размером. Протягивает Тае:
- Гляди-ка, буха! Я из глины сделал и расписал сам. Ну как, красивый?
А Уклад уж шепчется недобро многими голосами. Среди них Уумсун отчий голос мерещится. Им двоим тут быть не положено. Что если хватятся их? Что если поймают сейчас и прочь уведут? Ээхь даа, влетит им.
Сестрица, руки ломая, с надеждой обращается к Тае:
- Не гони нас, Мать, прошу! Помоги советом, выслушай!..

Отредактировано Ноткин (5 ноября 09:04:38)