сказали душу взять нельзя

Сердце всегда по осени болит. Будто иголку воткнули - колет-покалывает, а иной раз как вонзится, аж сгибаешься на ходу и вздохнуть не можешь. Мысли в голове тяжелые и сон плохой - заснуть трудно, проснуться еще труднее. А отдыхать почаще надо, пока твирь цветет, хоть по чуть-чуть, иначе кровь прямо в жилах сворачиваться начнет. Снится еще всякое... Иногда сновиденье до того осязаемое, что, открыв глаза, сразу и не понимаешь, приснилось иль вправду было. А иногда Ноткин и сон-то толком вспомнить не может, а все равно просыпается с тоской рвущей, с чувством, будто потерял всё, чем дорожить стоило. И привкус гари пополам с железом во рту.
Над ним Шандаган стоит - почти ровесница его, да высоченная, голову задирать приходится. В руки ему кружку со сколотой ручкой передает.
- Выпей, дахуулша. От сна дурного.
Брат ее ругает за то, что она одна в степь ходила, что увидеть могли. Ноткин соглашается: «не ходи, Заяц, за лекарство спасибо, баярла, но лучше не ходи». Шандаган-басаган, черными косами лицо завесив, уходит, и Ноткину сначала кажется, что обиделась, но потом видит - улыбается издалека, когда он отвар ее ягодный пробует. Кислый-то, шабначье зелье! И не помогает, конечно... Разве что высыпаться с него малость получше стал.
На южных воротах Огневой сегодня, на северных, что прямо на табор выходят – Сукно и Морошка с Летягой. Остальные в замке - всех пересчитали, все Души на месте, и Первые, и Вторые - новых пропавших нет, даже Нитка из башни вернулась – привели псы каспаровы. И сидеть бы спокойно, да не сидится Ноткину на месте. Прежде и не придавал он особого значения этим снам - твирь уродилась, голову крутит, обычное дело в сентябре. Другие Души тоже маются – по глазам видно. Но после откровений ласкиных - то-то не сон был! – уже не отмахнешься. Будто земля растрескалась, и пробивается сквозь разломы что-то... слишком зыбкое и текучее, рукой не ухватишь, в лицо не посмотришь. Вроде и понимаешь – морок, наваждение... А нутро на лоскуты рвется.

на поезд не пустят

Направо уходит коротенький отросток ветки железнодорожной и в отбойник упирается.
На путях двое мальчишек – один сидит на рельсе в задумчивости, второй к нему подходит, дергает за плечо:
- Подвинься!
Тот машинально пододвигается в сторону, чтобы второй рядом сел. Потом, сообразив, глядит со строгой укоризной, но тут же усмехается. Старая шутка, а все равно смешно.
Сколько им? Лет десять?
Поезд призывают:
раз-два пар из котла
три-четыре никого нет в кабине
пять-шесть поезд «Летящий» мчится стрелой над равниной пропащей
Порыв ветра заставляет Ноткина зажмуриться. Тряхнув головой, отворачивается и двигает дальше вдоль путей, ведущих прочь из города. Шагает неторопливо, убеждает себя не спешить, а то так и на бег сорваться можно. Сначала на горизонт глядит, где рельсы в одну точку сходятся, потом больше себе под ноги да по сторонам. Чего ищет сам не знает. Следы какие-то, кострища. Может, обронили чего?
«Кто обронил-то? Кого догнать хочешь?»
Вот тут иголочка-то в сердце и впивается.

мы ушли пешком
И в каждой тени ему что-то мерещится. Вот чуть поодаль будто голова кукольная среди трав. Рожица замызганная, черные бусины на него смотрят. В ту сторону шагнув, Ноткин приседает на корточки, сухие стебли раздвигает, тянет руку и тут же отдергивает, когда ему в лицо рой мух взвивается. Черепушка птичья. Не бусины – пустые провалы глазниц.
«Шел бы ты обратно в замок, атаман… Неча одному по темноте шататься».
Двоедушник чувствует, как бьет по ребрам сердце. Одному нынче и правда нехорошо. Если его какая сила уволочет, Хан потом, небось, поедом изъест... Вот только он тут и не один уже. Девица встречным путем идет. Как ближе подходит, ясно становится, что девчонка совсем, едва ль старше его. Да ведь всех ровесников в городе он знает, а эту впервые видит. Кто такая? Может, вместе с пришлыми, от войны бегущими, в город явилась? Вот-те здрасьте. Ноткин ждет, пока она с ним не поравняется, и встает перед ней, руки на груди скрестив.
- Ты откудова такая? – спрашивает. – Никак из табора станционного?
Присматривается - а вроде и непохоже. Вроде бы в ней и чужое что-то чуется, а вроде б и за местную сошла бы. А чтоб за местную сойти – надо из этих мест быть, другого способа нету. Ноткин припоминает что-то и улыбается краем губ.
- А-а, я знаю. Говорили наши, будто на северных складах блаженная завелась. Это ты и есть, что ли? – и, не успев себя остановить, спрашивает вдруг, за ее плечо глянув, - По пути никого не видала?

Отредактировано Ноткин (28 октября 23:54:54)

- Не раненый? - обеспокоенно спрашивает Ноткин на ходу.
Если раненый - надо бы в замок отнести да выходить. А потом отпустить, а можно и оставить. У курганников дурная слава - их часто видят на бычьих могильниках, потому дураки с ними всякие злые приметы связывают. На самом деле, они просто любят повыше усесться и смотреть сверху. А в степи какие возвышения? Других и нет практически. А так-то из ястребков степных тоже может хороший Второй получиться, только их приручить трудно - разве что птица сама тебя приручит. Ну и следить придется, чтоб они мелких котят-собачат не пожрали.
Вот и девица беспокоится, кабы птица чьего Второго не поклевала, да хотя бы ноткинова.
- Ты моего Второго не видела. Артист не котенок уже. Котяра! - Ноткин невольно лицом светлеет и гордо ей руки свои показывает - они по тыльной стороне все шрамами исполосованы, - Когти - во! Такому курганник не страшен - медведя задерёт.
Незнакомка тащит его за рукав, и Ноткин идет за ней послушно, доверившись безо всяких сомнений.
А чего б не довериться? С виду кажется, что город един, а на самом деле их несколько, городов на реке Горхон. У взрослых - свой, у детей - свой, и невозможно, чтоб два подростка друг с другом не договорились. Что на складах завелась - подтверждает, а откудова появилась - умалчивает, но Ноткину довольно и того, что она не из пришлых со станции. Тогда уж найдем общий язык.
- Выходит, знаешь про наш двоедушный уклад, - улыбается, - У тебя, может, и душа вторая есть?

Вот размоталась тугая проволока за горизонт, до самой столицы... Если на рельсу гладкую положить ладонь да хорошо прислушаться, глаза закрыв, то можно внутри стали слабенькую дрожь ощутить, почувствовать, как от столичных вокзалов поезда отходят. Даже подумать странно - идет себе дорога, не прерывается нигде, из наших краев до самого дотуда. Это ж сколько дней на дорогу? Соединены линией, а пешком до столицы не дойдешь... Никуда ты не дойдешь, пропадешь среди степей.
...Шагают по шпалам ноги в ботинках стоптанных. Сначала бодро шагают, весело. Потом устало. Вторые вокруг вьются - то вперед убегут, то возвращаются. Младших старшие на спины сажают. К ночи - привал, костер да скудный провиант меж собой разделить. На сколько провианта хватит-то? И сил большой ли запас? Скоро ль назад оглянутся и поймут, что возвращаться поздно, а дальше идти бессмысленно?
Зачем я себя этой придурью мучаю?
Дома все, в замке. Своими глазами ж видел. Вся полусотня ребят да столько же Вторых примерно. Почему ж сон такой живой, будто... Ноткин бросает через плечо взгляд на Многогранник, высящийся на другом конце города - отсюда маленьким кажется, фонарик на фоне неба... Тут же отводит взгляд, не давая мысли оформиться. Злость какая-то по лицу проскальзывает, да тут же исчезает.
- Видишь, значит, всякое? И даже будущее? А сны умеешь толковать? - глядит на спутницу искоса пытливым взглядом, затем вздыхает, плечи вдруг опустив, - Приснилось мне тут, будто бы детей всех в городе собрали да на поезде увезли, чтоб от беды какой-то уберечь. Эвакуировали, то есть. И будто бы наши тоже уехать должны были - только их не взяли с животными - а наши свои души вторые ни за что не оставят! Потому поезд без них уехал. А сами они пешком по рельсам прочь ушли. И понимаю умом, что это сон всего лишь, а всё равно - тянет следом броситься, догнать... Вот и брожу, - у Ноткина губы кривятся, будто он заплакать готов, - Что ж за беда могла такая случиться, чтоб дети от нее из городу бегом бежали?
Голос до шепота роняет, как ближе подходят. Крадутся в траве - а Ноткин все по сторонам глядит, машинально уже. Вглядывается, глазами всё ищет что-то.
Оживляется вдруг. Вот он - он! Большой ястребок. А котят вроде не видать... Атаман чуть назад пятится, пригнувшись, и девицу за собой тянет, не спугнуть чтоб.
- У-у-у, зверюга... Сейчас тарбаганчиками степь кишит. Нехай охотится. А Вторые наши нынче под присмотром все.
Разве только птичка эта призраками бесплотными питается да беглыми сновидениями...
- Имя-то я твое не спросил, - спохватывается, - Меня здесь все Ноткиным кличут.
Дергает висящие на шее свистульки, чтоб понятно было, откуда такое прозвище.
- А тебя как звать?

Отредактировано Ноткин (17 октября 21:00:13)

Вот и Клару сны дурные мучают. Говорит, от пониманья легче не станет, да легче не легче, а...
- Знать бы, к чему готовиться, если беда... - вздыхает Ноткин и бормочет себе под нос. - Так-то лучше б этих снов совсем не видеть. Мозги все ими искромсаны, хоть вообще не спи. Не хозяйка ж я, как-никак, и вообще не девчонка. Энто их дело, то есть, ваше, сны пророческие смотреть, а мне не полагается. Моё дело - дреколье. Потому в толк не возьму, как это понимать и что с этим делать...
Ласка тоже видит что-то, и тоже говорит - «беда», да ее заботы - мертвых утешать, а не о живых печься. Может, хоть Клара объяснит.
Он с интересом наблюдает издалека за девицей, как та птицу хищную подкармливает. Когда курганник, мясо расклевавши, расправляет массивные крылья и тяжело берет со своего места, Ноткин ближе подходит.
- Я такой игры и не знаю даже, - говорит задумчиво. - Как называется?
Садится честно на землю, как научен, ноги скрестив. Глядит сначала на Клару вопросительно, а потом просто перед собой, по верхам стеблей. Равнина перед его взглядом простирается до самого горизонта, а может и до самого края света. Ветер степной ему волосы пальцами перебирает. Руки сами землю сухую трогают, ногтями в нее зарываются, Ноткин и не замечает даже. Сверху где-то в темном небе ястребок кружит.
Под пальцы попадается что-то - круглое и твердое, да не камешек. Берет  в руку, от земли отряхнув - орешек. Фундук.
Сердце на секунду сжимается в груди. Не растет фундук в наших широтах, тут и лесов-то нет, откуда лещине взяться? Привозной весь. Мы как одиннадцатый склад обнесли в свое время, так орешки-фундуки по детячьим карманам разлетелись. Лучше всего для игры подходит, скорлупа крепкая, многое стерпит и прежде времени не треснет.
Откуда он здесь?
Ноткин подымает орешек, пытливо в свете луны рассматривает, гладит пальцами; зажав в ладонь, к уху прикладывает, слушает. Долго слушает - пульс в висках стучит так, что и не слышно больше ничего. А в орехе, если хорошо прислушаться, можно услышать эхо другого человека, как в раковине - эхо далекого моря. Чей же ты, дружище? Кто тебя тут обронил, в степи? Молчит. Ноткин опускает руку и катает фундук на ладони, улыбаясь печально. На бывалом орешке всегда отметины, зазубрины от ногтей хозяина, потертости от того, как он в кармане об другие драгоценности ребячьи, об монетки да булавки притирается. А этот - гладкий, как младенец. Ничего не помнит, ни в каких переделках не успел побывать. С поезда, видать, просыпался.
Ну и хвала всем степным богам... Ну что, довольно ты себя измаял глупостями, или еще надо?
...Да и не пророческие они, сны эти. Какое ж это пророчество, когда одно с другим не вяжется? Чувствует Ноткин, что что-то здесь другое. Если зеркало треснет, отражение в нем начинает ломаться, по сколу расщепясь. Что же тут-то расщепилось, что такая ерунда мерещится?
В голове у тебя что-то расщепилось, атаман. Твирь цветет, вот и вся недолга. Пропавших искать надо - настоящих пропавших, а не выдуманных. И не шляться по путям в полутьмах.
Будто мыслью упрямой морок отогнать можно... Кларино лицо в сумерках очень бледным кажется - хотя при таком освещеньи любой на призрака похож. Спросить у неё хочет - чего увидеть-то должен? - но спрашивать лень почему-то. Мысли в голове как-то сами собой постепенно смолкают. Шорохи в траве мерещатся, шепот вкрадчивый, тихий смех.
Ноткин слушает, чуть веки прикрыв. Крутит орешек в пальцах - себе оставить или сменять кому...
А потом на глаза ему чьи-то ладони ложатся.

Отредактировано Ноткин (26 октября 17:58:19)

Не особо он верит, что девица и впрямь может вот так вот одним касанием рук от дурных снов избавить, но ничего не говорит и правила игры принимает честно. А верить, вообще-то, хочется. Передышку взять, на денек хоть, от маяты этой - это хорошо бы. И без того забот хватает, голова ему сейчас ясная нужна.
А руки-то у нее теплые. Ноткин почему-то ожидал, что холодные будут, озябшие на сентябрьском степном ветру, но от ладоней теплотой веет.
Ну что, не легче ль?..
- А? - переспрашивает, встряхнувшись, будто от дремоты, и удивленно пожимает плечами, - Может, и легче, еще не понял.
Хотя прислушавшись к себе, чувствует, что в каком-то смысле и легче – больше тоска не гонит на ноги вскочить и броситься, не разбирая дороги, вслед за смутными силуэтами на горизонте. Ноткин садится удобнее, одну ногу под себя поджав, вторую, травмированную, вытянув. Основанием ладони трет переносицу задумчиво.
- Снотворное я и без докторов раздобыть могу – его у городских ребят выменять можно. Таскают из родительских шкафчиков и ящичков. Но мне это не надобно, спасибо. И так сердце еле тикает, а тут совсем остановится… Время года такое! К осени все дурные делаются - воздух вишь какой? Пыльцой ядовитой дышим. Нынче твирь, видно, сильней обычного уродилась. Что уж докторов с этой ерундой беспокоить – он у нас, к тому же, один на весь город. Ну ладно - два… Мне бы к доктору по другому делу наведаться - ногу починить.
Берет лежащую неподалеку палку узловатую и концом по ботинку легонько стукает:
- Вывихнул вот… Но теперь уж поздно - сразу надо было идти. Пошел бы к старику Исидору раньше, глядишь, не хромал бы уже давно. Да, дурак, терпел, думал, само заживет, а оно только хуже стало... Дотерпелся. Теперь к Исидору не пойдешь - в степь ушел то ли за травами, то ли к дальним стоянкам, что на истоке Эгэ-Гола - до сих пор не вернулся. А к помощнику его, к доктору Рубину, я как-то не ходок.
Ноткин ведет плечом, насупившись и не желая показать, что перед Станиславом Рубиным робеет и испытывает детский страх - не того, что тот не поможет, а что посмотрит недобро, скажет грубо или коснется кожи холодным инструментом, бр-р-р. Затем говорит неохотно - чувство справедливости того требует:
- Хотя врач он, наверное, дельный, раз старик его учит, - Ноткин, поразмышляв пару секунд, добавляет, - Недавно, правда, сын Исидора из столицы вернулся, молодой Бурах, но про него ничего толком и не могу сказать. Мне в любом случае он уже не поможет, так и буду теперь хромать всю жизнь.
Почему разговорился с ней – сам не знает. Пожалуй, не было в последнее время возможности выговориться, на житье посетовать, вот и пролились слова. Или в ней дело - вызывает почему-то доверие.
Он берет из ее рук зубчик звериный, качает на ладони, смотрит на него - гладкая кость цвета молока - да краем глаза на шаль кларину, с которой она сняла украшенье. Шаль крупного плетения, во много слоев намотанная и похожая на рыбацкую сеть. Или это и есть рыбацкая сеть? Вслух не спрашивает - барышню и обидеть таким вопросом можно. Думает только, что чудна́я она всё-таки. Вместе с зубчиком любовью делится. А любовь нечасто вот так направо-налево раздают, но Клара, кажется, искренно говорит, от чистого сердца. Что за любовь в нем, да так много, что и поделиться не жалко? Влюблена в кого?.. Ноткин кивает серьезно и задумывается, ища в душе, чего в ней есть в наличии. Сомнений много. Обиды старые... А, вот!
- Возьми немного моей надежды. Только этим и богат нынче, - улыбается. - И орех еще - нашел тут. Фундук. Гляди, какой хороший. Не ешь только, орехи нельзя есть. Дай ему подходящее имя и носи в кармане - будет тебе другом в пути.

Отредактировано Ноткин (2 ноября 00:47:24)

- Как-как?.. - вздрагивает Ноткин, услышав, каким именем Клара орешек решила прозвать, и тут же усмехается рассеянно. - А. Славное имя. Знавал я одного...
Замолкает и смотрит в даль, будто припомнив что-то - или наоборот, позабыв и теперь силясь вспомнить. Краснеет малость, когда Клара его по голове гладит. В сумерках не видно, что краснеет, конечно, но все равно - застывает, смущенно насупясь. Что еще за ласковости! Приятно, вообще-то - пальцы у ней легкие, будто ветерок едва волосы ерошит. Да неловко как-то. Однако не уклоняется, только кашляет стесненно:
- Ты это... Не надо ничего Рубину говорить. Неча ему по нашим складам шататься - у нас там и без рубиных неспокойно нынче. Я сам как-нибудь...
Знал бы Ноткин, какой маршрут ему назавтра отшагать с больной ногой придется, по-другому пел бы... А покамест говорит ей, где Станислава Рубина найти можно, если нужен будет - в Земле, в доме старика Бураха. А который там дом Бураха - это ей любой горожанин укажет, Исидора в Городе все знают...
Луна по темному небу гуляет, верхушки трав серебрит. Степь не спит по ночам - светлячками роится, грызунами шебуршит, да еще какими земляными духами полнится - злыми ль, добрыми ль... У них в этом отношении свое представление, что добро, что зло, человеку городскому не понять и лучше под руку не соваться.
Ноткин убирает клык в карман - интересно, чей это? Тот в кармане об рукоять грифова револьвера глухо стукает, напоминая о делах насущных.
- Да, надо возвращаться, - говорит, - Дурное дело все же - впотьмах по степи бродить.
В замок, в тепло. В гнездо свое забраться, забыться сном - может, и правда удастся поспать без сновидений. Мысли вон тревожные ушли из головы, снятые, как паутина с волос, легкими прикосновениями Клары. 
Поднимается на ноги и руку ей, лежащей удобно на земле, протягивает, чтобы помочь встать.   
...А прозвище-то - штука хорошая. Сразу о тебе всю правду сообщит, что ты за птица такая. У Ноткина кличка давняя - как свистульку себе первую вырезал да свистеть наловчился, что надоесть всем успел, так и пристала к нему. И сейчас болтаются у него на шее на шнурках два свистка - обыкновенных, на них особенно не помузицируешь, зато сигнал дать легко или собаку подозвать, далеко-о-о слышно, - да еще окаринка глиняная об семи тонах - тут уж целую мелодию наиграть можно. А имя что? Вон Ковыля по рождению Павлом зовут - сколько еще Павлов в Городе? Не сосчитать! А Ковыль один, сорняк степной, трава перистая - где выгорело, там и вырос. И Ласка такая одна. И Спичка такой один. И Ноткин уж не помнит, когда не был Ноткиным. Имя порвал да выбросил - будто ношу с плеч сложил. Без него вольней.
- Ну, не зарекайся - тоже еще прозвищем обзаведешься, небось. И оно про тебя даже больше, чем имя, людям говорить будет, - произносит Ноткин беззаботно, не подозревая ни о чем.
Бросает последний задумчивый взгляд в темноту, шепчущую травами на сотни голосов, будто говоря ей «ну всё, хватит уж - не дури, не морочь голову, пожалей нас этой осенью», и лицом к городу, в сторону районов складских поворачивается.
- По пути нам, Клара. Давай провожу тебя. Тебе к северным складам, значит, а мне к южным. Ну, а если захочешь - приходи в наш замок в любое время. Наш ангар флажками обозначен, не ошибешься.

Отредактировано Ноткин (24 ноября 02:53:04)