– Ты один? – голос из-под головы собачьей бархатный, почти рычащий, мягко стелет, одергивая князя у лестницы. Не спешил догнать, но видно, что торопился – глаза янтарные Вереска сквозь прорези на солнце отливают почти красным, блестят, щурятся. – Не ходи один.
Хан бровь вскидывает, глядит внимательно – ты это серьезно? – но усмехается едва заметно, уголком губ.
– Я не один буду.
Вереск мнется с ноги на ногу, сползшую с плеча куртку на место возвращая, и глухо хмыкает в задумчивости. Не верит, не согласен, недовольство проглатывает с немым кивком и усаживается на ящик, в руках яблоко подкинув и крепко костлявыми пальцами за него ухватившись.
Осторожнее будь.

Хан вторую ночь к ряду плохо спит. Об одной причине думать не хочет, от мыслей о другой отделаться не может. В голове прокручивает все услышанное, складывает мозаику, но в какой-то момент она просто рушится всего из-за одной ошибки. Он уверен – он что-то упустил. Не связал. Не увидел. Но что? Что за роковой камень, мешающий подобраться к разгадке? Он-то расставит все по своим местам.

Каспар на часы Собора смотрит, затем на свои. Пять минут до шести. Секунда, шаг, две, шаг. Каин ход замедляет, бросает взгляд на тех, что мимо ворот в Горны проходят, то в окна заглядывая, то руками за прутья хватаясь. Они обеспокоены. Злы. Растеряны. И все из-за того, что за них никто не заступился – и, наверное, уже не заступится.
Пальцы часы цепко сжимают. Скоро он их поймает.

Хан не хочет в это Ноткина втягивать, больше нет, только не после того, что он узнал. Лучше всем сидеть по домам, спрятанным от этого поветрия, пока его не изловят и не избавят Город от болезни. Многое здесь было, но только не похищение душ. Только не такая проклятая чума.
Но сейчас это лучшее, что он может сделать – друзей держи близко, а врагов еще ближе. Только вот...

Мысок по камню проезжается, а Каспар так и застывает, едва не споткнувшись на ровном месте. Глядит перед собой внимательно, словно призрака увидел.
Идет, оглядываясь, Хвост. Рядом – двое. На лицо складские, птичьи бандиты. И все бы ничего, только этот же Хвост уже два дня как пропавшим считается. Без вести! Пропал, как и другие. Видели его, правда, то там, то тут. Слухи разносятся быстро, Ива всем в Башне уже уши прожужжала; вот увидите, вернется он, как остальные, вернется глиняным! Остальные от досады шипели, но только плечами пожимали – он сам уйти решил от них, так бы, глядишь, сейчас здесь сидел, грелся, ел досыта, в безопасности спал. А сейчас что?

Сейчас Каин за углом дома соседнего притаился, стоит, плечом к стене прижавшись, глядит на вывеску аптечную, носком ботинка камушек в сторону легонько отпинывая. Помешал. Выглядывает аккуратно, на другую сторону переходит, во внутренний двор.
Внутри догадка зреет, готовая выплеснуться холодным ушатом воды на голову спящего. Может быть, где-то рядом все это время? Об опасности Хан думать забыл – "да что со мной случиться может?" – ровно как и о том, что пять минут его уже прошли.

Сердце в пятки уходит, когда из-за угла на него налетают. Собачья голова смешно подпрыгивает, когда испуганный песеголовец оказывается к стене прижатым – Каспар не думая его за плечи схватил и утянул.
– Почему один? – сразу к делу; он хмурится недовольно, пальцами в чужие руки вцепившись. Багрец, все еще прилипший намертво к холодному камню, встрепенулся и чертыхнулся.
– Напугал! – обвиняющий тон Каину не понравился, но только из-за того, что сам и виноват, нечего одному ходить, приказ нарушать.
– Вереск внизу у лестницы сидит. Бери его и живо на станцию. Ноткина сюда, а сами в Башню.
– Нот... Чегооо? – возмущенно и обиженно тянет Багрец, глазищами распахнутыми таращась на князя.
– Бегом, говорю! И чтоб потом носа вашего на улице не видел! – Хан его по спине хлопает ладонью, подгоняя. Пес мнется пару секунд, а потом, оглянувшись и наткнувшись на грозный взгляд, берет ноги в руки и спешит до Многогранника. Еще через несколько секунд Каспар о своем решении жалеет. Пока туда, пока на станцию, пока обратно... Они успеют, только если атамана на себе потащат. Багрец может. С дуру все что угодно утворит. Хорошо, что Вереска вместе с ним отправил – он дипломатичнее, хотя бы не ляпнет чего попало.
Главное, чтобы успели.
Успели, пока не.

Хан в спину складским глядит, как те следом за Хвостом заходят в дом. Знакомый дом. В нем, кажется, Горбун живет. Дом огромный, а он там один шатается, переваливается с ноги на ногу. Много жуткого про него говорят, но никогда – и намека не было. И Хвост как-то больно добровольно шел. Неужели, опоздали? Неужели, они его уже "украденного" сюда привели?
Каспар кривит губы болезненно; снова не успел. Будь оно все проклято.
Остается только ближе к дому пробраться, так, чтобы во все стороны от него смотреть можно было – кто откуда выходит. Быстрее было бы самому туда пробраться и проследить. Он заставляет себя ждать. Минуту. Две. Пять. Сколько еще? Топчет землю шагами – три шага вперед, три назад, пальцами по плечу пройтись, закатанные рукава рубашки выше локтя подняв.
Ну все.
В какой-то момент ему просто надоедает. Хан до двери мигом добирается, не оглядываясь. Если сейчас не узнает – уже навсегда потеряет.

– Почему так долго? – работающее на адреналине сердце глухо ухает в ушах вместе с пролетевшим мимо головы камушком – подсознательно Каспар сразу определяет руку меткого стрелка и недовольно оборачивается, оглядывая запыхавшегося атамана быстрым взглядом. Смотрит на часы – интуитивно; и что он там только пытается высмотреть? Как будто от этого что-то изменится. Как будто бы их упущенная минута кому-то жизни может стоить.
Хватит.
Хан выдыхает – немного нервно, но сдержанно, коротко, дает Ноткину время отдышаться спокойно; все равно он уже здесь, никуда не денется, один искать по всему Городу не пойдет.
– Помнишь, я про Хвоста писал? Что он пропал. – пальцы в кармане бритву находят. – Сейчас он и еще двое зашли в этот самый дом. – Каин кивает на дверь, к которой буквально только что тянулся, чтобы открыть и проскочить внутрь, пока не стало слишком поздно. Что бы там ни было, это нужно остановить.
Словно в ответ на это с той стороны слышатся шаги. Ноткин тянет Хана за угол, прижимаясь спиной к холодному камню. Каспар из-за него выглядывает, ладонь на чужое плечо опустив, насторожившись, словно ищейка, глаза щурит.
Шаг. Два. Дверь не успевает закрыться, как Каин атамана уже за собой тянет, ловко в дом проскочив. За спиной – тихий хлопок, даже ничего делать не пришлось.
Вот сейчас и выясним, "который" это Горбун.
В памяти эхом раздаются слова Марии: красная луна и двуликий человек. Может ли Вар быть одним из них? Может ли он быть причастным к этим похищениям? И если да, то?..
Хан в ответ на немой вопрос неопределенно пожимает плечами. На самом-то деле плана у него нет. И не было, если подумать. Он даже не думал, что все так круто обернется, поэтому ворваться сюда было чистой импровизацией, самонадеянной, конечно, но что оставалось делать? Стоят и ждать, когда они тело Хвоста отсюда под руки выволокут? Выбросят, как тряпичную куклу где-то у Глотки, у мостовой? Оставят бесцельно бродить, пока кто-нибудь не найдет, не пригреет? В ночь гляди, там только нож холодный.
Они уже внутри, придется действовать быстро. И если на первом этаже никого, то единственный верный способ что-то разузнать, это исследовать шум на втором. Каспар пальцем в потолок показывает, мол, туда надо, и на полусогнутых пробирается к широкой лестнице, идет аккуратно, через ступеньку переступает, ладонью по стене проводя следом. Оглядывается раз, смотрит за спину Ноткина – за ними никого, никто не вернулся. Видимо, тот складской с концами ушел. А это значит, что наверху остался второй, Горбун и Хвост. Каковы у них шансы против них? Хан еще раз оглядывается, но смотрит уже на атамана.
Ладно.
Если что, так Каин все одно первый идет. Совсем плохо станет, вырвут пропажу и дадут деру.
Разгадки сразу они не получают. Их еще один коридор встречает, такой же полутемный, и теперь только из одной комнаты свет падает, оттуда и голос чей-то слышится. Один, правда. Какое-то непонятное бурчание, шелест, скрежет. Хан к стене спиной прижимается и жестом Ноткина останавливает, вслушивается, пытаясь понять, что там происходит. Кажется, что ровным счетом уже ничего.
Опоздали.
Каспар без предупреждения резко входит в комнату. Огромная. Посреди пустота, а по углам мебель расставлена. Шкаф огромный кажется пугающим: резной, тяжелый, с замком. На полу натоптано – песок, земля, травинки всякие, следов достаточно. Но кроме Горбуна в комнате никого. И судя по его удивленному лицу он никого и не ожидал больше здесь увидеть.
На лице Хана застыла неприязнь. Вар приятным ликом не отличался, но весь его скрюченный вид, ошеломленный, смешанный с хмуростью и непониманием, отталкивал. Достаточно для того, чтобы добавить своему голосу строгости.
– Где он? – спрашивает Каспар, делая широкий шаг вперед, в кармане пальцами сжимая бритву – без надобности он ее не хотел показывать.
– Кто? – быстро отвечает Горбун, протащив свою ногу вслед за собой. – Кто вы? Что вы здесь делаете?
– Где он? – настойчиво повторяет князь, не отступая, а только налегая. – Хвост. Ребенок. Он был здесь.
– Вы что, следили за ним? – в чужом взгляде мелькает хищность. На долю секунды, но Хан ее замечает, и от этого по загривку мурашки пробегают. Было в нем что-то... Словно потустороннее. Он так тонко, как Мария, не чувствовал, но знал, что если бы она взглянула, она бы наверняка сказала что-то про смерть. И души.
Но те ли?
– Что ты с ним сделал? – Каспар чувствует, как внутри от этой пустой болтовни все закипает. Тик-так, часы отсчитывают секунды до того, как лезвие как влитое встанет у чужого горла. Все, что его останавливает – это Ноткин и его пальцы, дернувшие за закатанный рукав рубашки.
Пока Вар говорит – вопросом на вопрос, опять, все без толку, ничего от него разговорами не добьешься, Хан на полшага назад отступает и на Ноткина быстрый взгляд кидает.
– Он был здесь, – вполголоса настаивает; всё об этом говорит! Не может быть иначе, своими глазами видел. Как только успел упустить? Когда они успели выйти? Здесь же всего одна...
Каспар выдыхает.
– Задняя дверь.
Упустили.

– Ах ты... – начинает было Хан щериться в ответ на угрозу, но не успевает договорить – Ноткин его шустро за собой рванул и тащит. Ладно, это правда плохо. Спешно спускаясь по лестнице, Каспар думает, что, возможно, он поступил немного необдуманно. Немного. А если бы там и вправду бандит складской сидел? С ножом или, того хуже, стволом за поясом. Что бы они тогда делали? Тогда бы удрать им только чудом удалось. А сейчас – сейчас это легко, Горбун не больно шустрый, пусть и нагоняет страху.
А вот на слова Ноткина Каспар ощетинивается недовольно, плечом от удара дернув.
– А если бы те... – он язык прикусывает и быстро исправляется, – если бы Хвосту голову отрывали, тоже бы стояли и думали, как тихо проскочить? – хмыкает Каин, вспыхнувшее чувство вины где-то очень глубоко пряча. Не нравится ему это – вот и все дела. Ноткину, конечно, тоже, но он-то только за своих Двоедушников отвечает, а Каспар – Каспар он за всех. И чем раньше он эту "погань" словит, тем спокойнее всем будет.

Но это он еще с собой поспорит, на счет спокойнее. Хан в шаге от Ноткина останавливается, руки на груди скрестив. Думает: "Это еще что такое?", а атаман уже озвучивает его вопрос вслух, привлекая внимание двух армий, кажется, ошеломленных появлением своих предводителей вдвоем из ниоткуда. Пальцы по циферблату скользят. Кажется, повод для войны отпал сам собой, не успев разродиться. Каин головой качает от слов двоедушника. Тащили, значит. Олухи ушастые. Вот Хан им потом...
– Все на месте? – спрашивает он, своих псов вокруг собрав и по головам пересчитав. – Хвоста пропавшего видели?
Все как одна собачьи головы качаются из стороны в сторону. Тагар на цыпочках привстает, из-за плеча княжьего на врагов поглядывая.
– Может, – угрюмо спрашивает он, – они и утащили?
Каспар губы поджимает недовольно, голову наклонив; укор немой, зато грозный. Тагар язык прикусывает и мямлит что-то про "просто предположение".
– По одному больше не ходить. Еще хоть кого-то увижу – уши надеру. – собачьи головы послушно кивают. Каин им указания выдает и в Башню обратно отправляет, носу на улицу казать запретив. По округе пробегутся в поисках следов и хватит, домой, поздно уже. Да и свора псовая кого хочешь спугнет, любого похитителя, а если еще и Двоедушники со своими подтянутся, то тут даже коменданта на ноги можно поставить. Свирепая сила.
Хан на Ноткина не смотрит, когда тот подходит, своим вслед глядит, но в чужие слова вслушивается, оборачивается через плечо, когда про степь речь заходит. Будь он на месте похитителей, куда бы он пошел? Туда, где искать ночью не станут. Туда, где никого, кроме глины и твири. И болото рядом. И дорога железная. С пути обратно не собьешься.
– Пойдем, – соглашается и сам первый с места двигается. Степь, значит. Давно Каспар там не был. По крайней мере, в настоящей, не в вымышленной, не в черной, пожаром охваченной. Он на нее, взаправдашнюю, только с высоты Башни смотрит по ночам, ноги в пропасть с уступа свесив. Она поет далёко, ветром завывает, трава волнами кланяется ей. Для одних волшебство, для других дом родной. А кому-то память.
– Красная луна и двуликий человек. Знакомо? – аккуратно спрашивает Хан, когда они Глотку минуют, каждый в свои мысли погруженный, и в сторону разрушенной лестницы двигаясь, мимо нее, сразу на просторы. Каспар с Ноткиным взглядом встречается и поясняет после паузы, неохотно, помрачнев в мгновение:
– Это их мы ищем.
"Я ищу" – хотел сказать Каин на самом деле, но передумал по нескольким причинам в самый последний момент. Во-первых, они ищут. Во-вторых... Во-вторых неважно, – отмахивается Хан от собственных мыслей.
Больше он ничего не поясняет. На ходу неудобно, да и долгий это разговор. Парой слов не отвертишься, слишком много в голове крутится. Слишком опасны догадки. Слишком больно об грудь бьются, не то страхом отзываясь, не то жгучей ненавистью. Известна злоба Каиных на них, поэтому Каспар так не хочет рассказывать о том, о чем узнал от Марии. Если он прав, то все они в опасности. И лучше было бы держать детей под замком.

В степь – старая тропинка вьется, не зарастает. В сумерках уже не разглядеть, детские там следы, давнишние ли, может, кровь какая? Травинки только об ноги мягко гнутся, за шнурки цепляются. Воздух здесь уже полегче – ветер уносит туман из цвета твири, только запах пряный оставляет, приятный, почти как летом, будто и не прошло уже целых двадцать дней осенних, становящихся холоднее с каждой ночью.
– Гляди в оба. Повезет – вовремя заметим.
Вовремя.
Сколько им тут бродить? Как далеко Хвоста могли увести за такое время? Громада Станции уже скоро кончится, а их все не видно. Даже намека. Травы где-то в стороне примятой, или необычного чего, за чем увязаться можно было. Ничего. Хан следом идет, сосредоточенно на рельсы чуть в стороне глядя. Задумавшись, не сразу замечает движение у платформы. Смаргивает. Рукой впереди себя шарит, к Ноткину потянувшись слепо, даже не глядя на него – пальцы на ошейнике сжимаются да так и замирают вместе с князем на месте.
Слева – картина до абсурда издевательская. Провалиться ему на этом месте, если там стоит не Хвост. Стоит истуканом каменным, что-то в руках держит; сверток что ли? Прямо перед ним, все загородив, смыкаются широкие спины. На одной из них куртка точно такая же, какая была у бандита, что в дом Горбуна заходил. Отсюда лиц не разглядеть, но ошибиться сложно.
– Глазам не верю, – почти неслышно выдыхает Каспар, не зная, чему больше поражаться: чужой наглости или собственному невезению. Он, стало быть, ошибся? Все это дело бандитское? Или они просто пешки в чужих руках? Кто всю грязную работу делает. И не боится. Как же они перед собой оправдываются?
– Думаешь, нам быстро "голову оторвут"? – интересуется Хан, выразительным взглядом на Ноткина глядя,
а после делая одновременно с ним первый шаг вперед.
Выяснять, насколько быстро.

Совершенно не ожидая того, что его схватят, Хан только удивленно таращится вперед, тихо охнув и зацепившись взглядом за широкие спины, и едва успевает переступить ногами несколько шагов назад, чтобы вместе с атаманом кубарем не полететь на землю. Следом приходит осознание, что его тащат, бесцеремонно и нагло. Каин холодно хмурится и пытается сделать шаг в противоположном направлении, зацепившись пальцами за чужие запястья.
– Ноткин... – угрожающе тихо начинает Каспар, но его прерывают настойчивым шипением прямо в ухо. Не убивают – в чем-то, конечно, он прав. То, что Хвост ведет себя вполне себе естественно, не по-кукольному, не как Нитка, заставляет всерьез задуматься над тем, что происходит то, о чем они знать не должны. Природное любопытство (и немалая толика здравого смысла) берет свое – Хан шумно вздыхает, смирившись с чужой правотой, и больше не сопротивляется, разжав пальцы и позволяя еще некоторое время себя удерживать – видно, для проверки; пока Ноткин его отпускает, Каин уже аккуратно выглядывает из их временного сомнительного укрытия, чтобы оценить ситуацию – пока их никто не заметил. Пальцы машинально поправляют сдвинутый воротник рубашки, оттягивают его немного вперед – ветер заставляет незаметно поежиться, когда вечерний воздух холодной лапой льнет к теплой коже. Осень все же...
Каспар атамана слушает, сосредоточенно за происходящим следя; только раз взглянул на него, бровь вскинув, когда Ноткин на счет бандита "нашенского, складского, то есть" уточняет. Прячет усмешку в глазах, куда-то под ноги сперва посмотрев, а затем обратно на подозрительную компанию. И что им только от Хвоста нужно? Нет, что Хвосту нужно от них? Он ведь не так давно Песеголовцев покинул, из Башни уйдя. Мутно тогда объяснился, Хан сразу неладное почуял, но допытываться не стал. Раз уйти хочет, то силой держать его не будут. Причины у каждого свои. Но теперь все потихоньку на свои места встает. Из стаи уходит, с бандитами водится, бандиты с приезжими дела имеют, и во всем этом Горбун замешан... Это что такое получается? Кто-то у них прямо под носом свои карты тасует, костьми липовыми раскидывая подкладной туз. Но связаны ли они с пропажами? Что, если все это одной нитью вьется? Если все куда серьезнее, чем они думали? Тут одним "найду и заставлю вернуть" не обойдется. Хорошо будет, если малой кровью отделаются. Бандитам особо дела нет, кого под нож пускать, а уж приезжим вовсе на всех плевать, у них за стеклами глаз души не осталось.

Каспар с готовностью коротко кивает, подбираясь. Хвост очень удачно прямо в их сторону идет; на счет три: раз, два...
Бедняга на месте подпрыгнуть даже не успевает – испуганно вздрагивает и останавливается. Хан предусмотрительно того боком обходит, чтобы назад деру дать не подумал. Но это и не требуется – Ноткин с удивительной прытью впечатывает пленничка прямо в стену, да так, что тот отлипнуть от нее и не думает, жмурясь усиленно. Каин быстрый взгляд в сторону кидает – не идет ли кто следом за ним? – и ближе подступает, чтобы внимание не привлекать.
– Да я ведь... – лепечет Хвост, на Хана умоляюще почти смотрит, словно тот его спасти должен от злого двоедушного атамана.
– Отвечай ему, – холодно советует Каспар, руки на груди скрестив. – Что у тебя за дела здесь?
Хвост мнется некоторое время, взгляд отводит, что-то неразборчиво бормочет, словно своим замешательством все объяснить сможет, но так ничего толкового и не говорит. Голову в плечи вжимает, нервно носком ботинка землю под собой ворочая.
– А вам, – начинает он наконец, тихонько правда, едва слышно, а потом решается все-таки, – вам-то какое дело?!
Хан ладонь на плечо Ноткина мягко опускает, жестом прося его слегка подвинуться, а сам Хвоста за ворот ухватывает да со всего маху ему пощечину залепляет; глядит – спокойно, глаза – лед сплошной.
– Ты мое терпение не испытывай, – пока Хвост, ошеломленно пискнув, во все глаза глядит на князя, ладонь к горящей щеке прижав, Каин его, встряхнув хорошенько, обратно к стене прижимает. – Дети в Городе пропадают, вот какое дело. Слыхал?
– Д-да, – выдавливает неуверенно.
– Так вот если я узнаю, что ты и твоя шайка в этом замешаны, то...
Каспара бесцеремонно перебивают вырвавшимся смешком. Хвост глядит не то жалобно, не то озлобленно, да уж больно нагло теперь. Вот же понабрался от бандитов.
– Да что вы сможете! – начинает он, но дальше Хан уже не слушает, только держать продолжает; он с Ноткиным взглядом встречается, кивает коротко в сторону разговорившегося храбреца, чуть брови приподняв, мол, хочешь сам его ударить или мне заняться?
– Ты бы, Хвост, язык прикусил да не забывал, с кем говоришь, – так снисходительно Каин уже давно ни к кому не обращался, но тут, признаться, заслужил. Паршивец маленький. До чего же испортили! Злость берет. Был хороший, славный малый, зубастый, шебутной, но хороший. А сейчас что? Угрожает. Насмехается. Отвечать отказывается.
Ну, будь по-твоему. Смотри только, чтобы хвост твой на колокольчик не пустили.

Каспар с темных ресниц дымку смаргивает, почувствовав, как Хвост уже от боли подергиваться начал, зашипев на грани с тонкой истерикой. Пальцы сами собой сжимаются крепче на чужих тонких руках – сильнее с каждым словом. Хан смотрит почти безразлично; пока Ноткин вязкую глумливость Хвоста в собственную ярость винтиками внутренними превращает, у Каина лед в груди острыми кольями в сердце врастает. Холодно. Даже ничего не почувствовать. Пальцы только от чего-то чуть дрожат. Тревожно? Зло? Не все ли равно?
Закопали.
Он даже имени ее не знает. Побрякушкой побахвалился, да атаману считай даром и без боя ее отдал, себе самому шишки-ошибки наставив. Будет знать. Только не единственное ему это наказание теперь будет.
– Где она? – Каспар в плечи чужие ладонями упирается, прижимая Хвоста лопатками к стене станционной. В мире трещинка идет. Стало быть, этот теперь с ними... – Девушка.
– Сказал же, зако... Ай!
Еще одно острое "Ай" вырывается, когда Каин с усилием встряхивает его, заставив затылком приложиться – не сильно, но ему хватает, чтобы мозги после атамановых затрещин на место обратно встали.
– Где? – холоднее повторяет свой вопрос Хан, угрожающе голову чуть вперед наклонив, словно сейчас в горло чужое вгрызется, точно натравленный хозяином пес.
– В степи! – взвизгивает Хвост умоляюще, глаза широко распахнув и весь вжавшись в станцию, будто с ней слиться собирается. – В степи где-то, не знаю!
Каспар губы кривит, выдыхает, но без терпения как-то. Ему это не под душе. Искали одно, наткнулись на другое. Иди узнай, что хуже. То, что дети пропадают – ужасно. То, что дети таким делам потворствуют – тут даже Хан из себя выходить начинает. Будь на то его воля, он бы Хвоста из Города погнал. Привязал бы бечевкой к поезду и заставил вслед за ним бежать по рельсам до самой Столицы.
Каин думает: почему "будь"? Что ему стоит это сделать? Кто посмеет его остановить? Он сам себе господин, сам себе законы и рамки ставит. Сам их и рушит. И если нужно – а случай перед ним потерянный – он на все пойдет.
"Случай" носом шмыгает, морщится болезненно, брови к переносице жалобно сводя. Бормочет что-то обиженно и зло, но уже не дергается шибко – усвоил урок.
– Когда, говоришь, – Каспар голову в бок чуть поворачивает, к Ноткину, сам же взгляда с Хвоста не сводя, – поезд следующий будет?
– Нескоро, – отвечает ему низкий голос.
Сердце ёкает.
На тощую и скуластую морду Хвоста ухмылка впечатывается уродливой гримасой. Будто лентой привязанная, пластилиновая. Знакомая до боли, прям как у тех, что по складам шарятся. Прямо как у тех, что за спиной сейчас.
– Только поглядите, – продолжает голос; Хан, одной рукой вцепившись в чужое плечо, поворачивается медленно, полубоком вставая, на Ноткина быстрый взгляд кидает, переглянувшись – впустую, ни единой мысли в голове, ни одного нужного слова, только сухость в горле, не сглотнуть даже. – Хвоста нашего помяли.
Оценивающий свист служит их единственной похвалой. Зрителей – четверо, каждый как по заказу. Говорит тот, что ближе всего к ним стоит, яблоко надкусанное пальцами перебирает, ладонью губы от сока вытирая. Тот самый, которого Хан видел у дома Горбуна. Он первый оттуда вышел. Он их внутрь своей неосторожностью тогда впустил, а теперь плату собирается взять.
– Те там как, удобно? – спрашивает второй и насмешливо низко каркает, спину сгорбив – этот, если распрямится, головой всех выше будет.
– Пускай пустят, сволочи, – шмыгает носом Хвост, плечи расправив и попытавшись вырваться, приняв смелый вид; к его удивлению, Каспар пальцев не разжал, кинул полный немой угрозы взгляд на болтливого поганца, сбив с него немного бравады, и не уступил. – Вдвоем на одного накинулись. Этот мне нос сломал! – Хвост в сторону Ноткина пальцем тычет, подбородок вздернув так, словно с этого ракурса лучше видно. – Угрожали...
– Угрожали? – звучит наигранно растревоженный голос откуда-то из-за спины первого. Дружное цоканье языков быстро сменяется опасным молчанием, паузой, затянувшейся на несколько секунд.
– Кончились ваши игры. Пускай его.
Хан думает недолго, взглядом ища, за что зацепиться, но не находя ничего лучше, чем чужое грузное лицо с испачканным сажей лбом:
– Нет.
Само собой вырывается. Внутри что-то здраво подсказывает, что это он не вовремя характер решил показать, но по-другому не выходит.
"Пусти!" – угрожающе пищит Хвост на фоне, свободной рукой пытаясь скинуть ладонь со своего плеча. "Беги" – думает Каспар, с Ноткиным взглядом встретившись всего на мгновение. А следом рыжая макушка резко уходит в сторону; время берет передышку, запыхавшись.
Кого из них схватили? Хан рукой вперед тянется, сквозь зубы рычит: "Не смей", оборванную мысль оставляя висеть в воздухе незаконченной угрозой. То ли прерывать не смей, то ли трогать... Какая теперь разница?
Яблоко из рук падает.
Под ногами уже не увидать, но из всех звуков этот кажется самым громким. Все превращается в кукольную постановку, актеры которой забыли сценарий. Хвост, на месте всклокоченный, вырваться пытается, но оступается на ногу, когда его ведет, и вот-вот упадет. Каспар, его придерживая – уже совсем не думая, зачем – тянется второй рукой вперед, к Ноткину, чтобы выдернуть его из чужой хватки. Бандит, тот, что атамана схватил, пяткой на траве поскользнулся, неудачно наступив, и локтем второго задел. Где-то сбоку третий собирается князя за шиворот поймать.
Вдох-выдох, время подбирается и секундная стрелка часов перескакивает на следующее деление.
Все происходит очень быстро. Хан, пальцы разжав и Хвоста выпуская, ловко под чужую руку ныряет, заставляя бандита налететь на стену, и вцепляется в Ноткина прямо на ходу.
Шаг, два, три, вперед, не упасть, запутавшись ногами с атаманом, выровнять сбитое дыхание, оглянуться. Хвоста они потеряли... Но и пес с ним! Тот удивленно глазами хлопает, голову в плечи вжав, и глядит то на своего подельника, лоб потирающего, то на того, что упал и теперь поднимается тяжело, то на своих мучителей, чуть в стороне остановившихся почти в обнимку. Каспар в легкой растерянности на Ноткина глядит: не убегут ведь. Не с его ногой. Что теперь-то делать? В степь? Там их и прикопают. В Город? Трое на их пути сейчас, да еще и Хвост с ними. Трое. А четвертый?..
Мир шатко покачнулся, когда земля из-под ног уходить начала. Вот и четвертый.