Под окнами воют собаки, но стоит выйти наружу — ткнёшься носом в местный смрад и пустоту. Ничего, кроме редких прохожих, поглядывающих, как водится, со смесью любопытства и недоверия. Бакалавр на их взгляды не отвечает — прячет ладони в карманы и ступает прочь.

В упрямстве, в отличие от терпения, ему не откажешь: если Виктор Каин оказался довольно бесполезен вчера, сегодня стоит начать с другого конца семейного древа. Он сообщает об этом Еве, а Ева — смотрит как обычно («обычно»?), улыбается и с неожиданной уверенностью вторит: «Это прекрасная мысль, Даниил. Мария поможет одолеть твоего врага».

Совсем это, впрочем, необязательно. Бакалавру будет достаточно, если дочь Каина соизволит рассказать о том, что именно сталось с Симоном, а если повезёт — окажется посговорчивее отца и допустит до родной крови опытного учёного со столичным образованием.

Что за мнительный народ.

Ева добавляет что-то ещё, но Бакалавр, признаться, не вслушивается. Потому что знает наперёд; откуда-то. Будто во сне привиделось — бывает же такое?

Не бывает. Разумеется, нет.

Он обещает зайти к Марии на следующий день поутру — и целый час по пробуждении (слишком раннем) сидит как на иголках. Странное, глупое ощущение; Мария не назначала ему точного времени. Так откуда тогда эта сумасбродная мысль: о том, что он уже опоздал?

«Горны» — примитивный лабиринт в миниатюре. В окружении прохладного камня Бакалавр немного примиряет ход мыслей, но в дверь стучится, пожалуй, всё же слишком нервическим движением. А после — хрустит костяшками, сжимая и разжимая кулак. Будто не на встречу с очередным дознаваемым, а на поле брани. Ничего нового.

Бакалавр расправляет плечи и держится прямо, но прямо под мозжечком бьётся мошкой назойливая мысль: он знает, как звучит голос Марии.

Значит, слышал его.

Где? Когда?

Россыпь карт на столе смотрит на него с какой-то насмешкой, а сама Мария не сразу поднимает взгляд. Каины — вороны, рассевшиеся по каменным перекладинам; булатные клювы всегда глядят чуть-чуть вверх. Бакалавр находит этот жест странно знакомым, почти родственным — и потому быстро забывает («забывает» — не «прощает») молчаливость Георгия и упрямство Виктора.

А Мария — что?

Мария — сразу к делу; можно сказать: похвально.

— Именно поэтому, — отзывается Бакалавр, одёргивая край плаща и устраиваясь в предназначенном ему месте. — Ваш отец любезно уведомил меня о состоянии Симона, но лично до него, как видите, не допустил. Летаргия, насколько я знаю? Отказываться от диагностики — это в своём роде примечательное решение.

Примечательно провинциальное.

Из писем Исидора Бакалавру известно, чему здесь доверяет народ: заговорам, мнению местной флоры и прочей варварской волшбе. У Каиных волшба, правда, своя собственная — без этого затхлого степного душка. Но — de omnibus dubito.

Потому и картам, рассыпанным по столу Марии, Бакалавр не удивляется. Даже разочарованным себя не чувствует — только совсем немного, самую малость утомлённым.

— Что, уже разгадали мою судьбу? — интересуется он как будто бы дружелюбно, взглядом касаясь карт; но маловерие нет-нет да просачивается в голос, роняет отраву по капле.

Там, под алыми рубашками — он знает — запрятаны несколько лиц, каждое из которых — навроде шахматной фигурки, одной из тех, что уже не пешки, но ещё не цари.

Бакалавру не нужно считать, чтобы догадаться («догадаться» — не «вспомнить»): под картами Марии — всего восемь близко стоящих к нему фигур.

Отсутствие судьбы — это, конечно, хорошо. Правильно. Но Бакалавр хмурит брови и недоверчиво вскидывает подбородок — ещё одна пригоршня тяжеловесных метафор, как же. От Каиных, видно, иного не жди.

Но перечить мистикам — себе дороже; Бакалавр хорошо выучил этот урок ещё с первого, неудавшегося свидания с Симоном. Мария говорит загадками? Пускай. Он не кивает — покорно кланяется головой в ответ на её слова.

— Что же, — говорит, — может, и советом поделитесь — по части того, как с этими самыми нитями быть?

Неуместная ироническая нотка вот-вот да проскочит в тон. Он успевает ухватить её за хвост в последний момент и спрятать (зачем-то) за серьёзным, почти учёным выражением лица. Как будто не в провинциальном городке, а на собрании уважаемых коллег. Мария, быть может, и сошла бы за практикующего танатолога — только карты из рук убрать.

— Или другой рекомендацией. Касаемо вашего почтенного дядюшки и, хм. Прочих родственников. Мне, понимаете ли, очень нужно с ним переговорить; по делу. Как вы, должно быть, знаете, это касается моих научных интересов и состояния моей исследовательской лаборатории. Симон может спасти дело моей жизни — точно так же, как его могут погубить запреты вашего отца.

Терпения на лишние расшаркивания и поклоны у Бакалавра нет — к этому моменту он проявил достаточно уважения к фамилии Каиных, чтобы рассчитывать на взаимную любезность.

Но что-то во взгляде Марии подкашивает эту его уверенность.

Что?